>> |
№120
А значит, душа сущая, имущая, собирающаяся воедино из многого (посредством входа в становление и взаимодействия с бытием), - и есть та душа, становящаяся целым. Это и есть понятие Диониса (из частей, разбросанных тут и там - в целое).
Это и есть истинная, фундаментальная критика Платона и его центральной концепции - души. (Что было трансцендентным - стало сущим - и имманентным.)
Именно в этом пространственном охвате, в этой доступности противоположностям Заратустра ощущает себя наивысшей разновидностью всего сущего; и если послушать, какое он дает ей определение, то можно отказаться от поисков равного ему. – душа с самой длинной лестницей, могущая опуститься очень низко, – самая обширная душа, которая дальше всего может бегать, блуждать и заблуждаться в себе самой; самая необходимая, которая ради удовольствия бросается в случайность, – – сущая душа, которая погружается в становление; имущая, которая хочет волить и желать, – – убегающая от себя самой, широкими кругами себя догоняющая; самая мудрая душа, которую слаще всего уговаривает безумие, – – больше всего любящая себя, в которой все вещи находят свое течение и противотечение, свой прилив и отлив – Но это и есть понятие самого Диониса. – Именно к нему приводит еще одно размышление. Психологическая проблема в типе Заратустры заключается в том, как это он, говорящий такое неслыханное Нет, творящий такое Нет всему, чему до сих пор говорили Да, может, несмотря на это, быть противоположностью отрицающего духа; каким образом дух, несущий самое тяжкое бремя судьбы, роковую задачу, может, несмотря на это, быть самым легким и самым потусторонним – Заратустра есть танцор, – как это он, обладающий самым жестоким, самым страшным познанием действительности, посещенный «самой бездонной мыслью », не находит, несмотря на это, никакого возражения против существования, и даже против его вечного возвращения, – а скорее, находит еще одно основание самому быть вечным утверждением всех вещей, говорить «огромное, безграничное Да и Аминь»… «Во все бездны несу я свое благословляющее Да»… Но это и есть еще раз понятие Диониса.
Заратустра дает однажды определение своей задаче – это и моя задача – с такой строгостью, что в смысле тут не ошибешься: он утверждающий, он говорит Да, доходя в этом до оправдания, до искупления даже всего минувшего.
Я брожу среди людей, как среди обломков будущего, – того будущего, что вижу я. И в том всё мое творчество и стремление, чтобы творить и соединить воедино то, что является обломком, и загадкой, и ужасной случайностью. Как вынес бы я быть человеком, если бы человек не был также поэтом, и отгадчиком, и избавителем от случая! Спасти минувших, и преобразовать всякое «было» в «так хотел я» – лишь это назвал бы я избавлением.
В другом месте он со всей возможной строгостью определяет, чем может быть для него «человек» – не предметом любви или даже предметом сострадания, – даже над великим отвращением к человеку стал Заратустра господином: человек для него есть бесформенная масса, материал, безобразный камень, нуждающийся в ваятеле.
Не хотеть больше, не ценить больше и не созидать больше! ах, пусть эта великая усталость навсегда остается от меня далекой! Даже в познании чувствуя я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моем познании, то потому, что есть в нем воля к рождению. Прочь от бога и богов тянула меня эта воля; что осталось бы созидать, если бы боги – были здесь! Но к человеку влечет меня снова и снова страстная воля моя к созиданию; так устремляется молот к камню. Ах, люди, в камне дремлет для меня образ, моих образов образ! Ах, он должен дремать в самом твердом, самом безобразном камне! Страшно свирепствует мой молот против своей тюрьмы. От камня пылью летят осколки; какое мне дело до этого? Завершить хочу я: ибо тень подошла ко мне – из всех вещей самая тихая, самая легкая подошла однажды ко мне! Красота сверхчеловека подошла ко мне, как тень: что мне теперь – до богов!
Напоследок выдвину еще один постулат: повод к нему дает выделенная строка. Для дионисической задачи к числу решающих предпосылок относятся твердость молота, радость, черпаемая даже в уничтожении. Императив: «станьте тверды!», самая сокровенная уверенность в том, что все созидающие тверды, есть настоящий отличительный признак дионисической натуры.
|