11

11

11

11

Лох! Пидр!

брух, нигилисты в 80 случаях из 100 - долбоебы. Оставшиеся 20 спорных личностей скорее всего читали Ницше.

.

>>4
Я подмечал у иных благочестивых людей ненависть к разуму и был им за это признателен: по крайней мере здесь выдавала себя еще хоть злая интеллектуальная совесть! Но стоять среди этой rerum concordia discors, среди всей чудесной неопределенности и многосмысленности существования и не вопрошать, не трепетать от страсти и удовольствия самого вопрошания, даже не испытывать ненависти к вопрошающему, а лишь вяло, пожалуй, над ним потешаться — вот что ощущаю я постыдным, и именно этого ощущения ищу я прежде всего в каждом человеке

>>58
>нигилисты в 80 случаях из 100 - долбоебы.
Все христиане нигилисты?

Я формулирую принцип: был - один - стал, - весь.

А это значит, - лучше быть, чем не быть, ведь истинным являться может только то, что в принципе есть, - не истинных действий - не существует (они - не сущее).

Следовательно, не истинность бытия есть его вопросительность и сомнительность, требующая "несокрытия" (Хайдеггер), а определённый перспективальный поворот взгляда на действительность, не сходящийся с теми последовательностями, что есть в природе (Гуссерль, "восприятие здания" как пример). Это же возвращает от философии бытия (метафизики) непосредственно к философии науки (в т.ч. и социологии её, не только подходам Куна и Лакатоса), - быть может даже физикализму математики (Хайтин), к действенности событий (а не случайной интерпретации их - хорошее толкование всегда имеет под собой следствия, длительные следствия, на себе не заканчивающиеся, а идующие далеко вперёд в будущее и "сверх себя" (как генетический след)). В любом случае - всё истинно, и ничто не истинное не дозволено (Парменид, - даже Горгий своим трактатом доказывает это положение, как бы "прячась" в не-сущем, благодаря логике слов, логосу).
Бытийностность замещается сущностью и сущестью. "Великая философия" не заканчивается, но исключается как метафизический проект и идёт в совокупности со всем остальным, как математика - с физикой (как это и должно быть, по радикально-имманентной Идее).

Этим достигается неразрывная совокупностность мысли и правильность действия - вместо восприятия истинности как статичной Истины, - наконец достигается корректное видение истинности как поворота к определённой точке зрения, где каждый "субъект" воплощает ту или иную из таковых. Разные "Истины" становятся "несовместимы" просто в причину ошибочности перспективы восприятия - "Истина" (истинность) должна восприниматься и выслушиваться с конкретно-корректных позиций в дискурсе - иначе она не будет понята и воспринята (пример: чтобы понять теорию доктора наук по математике, нужно иметь определённый базис - без него нет никакого смысла в попытке вникнуть в мысль, действие и текст учёного).

Но это значит, что противоречия не противоречивы, а только противонаправленны (подобно векторам сил в электромагнитном поле), а значит, являются некими "влияниями", актами (подобно "иллокутивным"), действиями, "волей к власти", - воздействием на мир. Правильно ли оно, соответствует ли оно "ветру" (попутному), - это подтверждается действиями.

- Физиологам следовало бы поразмыслить насчёт взгляда на инстинкт самосохранения как на кардинальный инстинкт органического существа. Прежде всего нечто живое хочет проявлять свою силу - сама жизнь есть воля к власти: самосохранение есть только одно из косвенных и многочисленных следствий этого. - Словом, здесь, как и везде, нужно остерегаться излишних телеологических принципов! - одним из каковых является инстинкт самосохранения (мы обязаны им непоследовательности Спинозы - ). Таково именно требование метода, долженствующего быть по существу экономностью в принципах.
- Два рода причин, которые смешивают. Это кажется мне одним из наиболее существенных моих шагов и продвижений: я научился отличать причину поступка от причины, вынуждающей поступать так-то и так-то, в этом направлении, с этой целью. Первого рода причина есть некий квантум скопившейся силы, ждущей случая как-нибудь выйти; второй род, напротив, сравнительно с этой силой есть нечто незначительное, большей частью мелкий случай, сообразно с которым тот квантум “разрешается” теперь по типу отношения спички к пороховой бочке. К этим мелким случаям и спичкам я причисляю все так называемые “цели”, равным образом как и еще более так называемые “жизненные призвания”: в сравнении с чудовищным квантумом силы, стремящейся, как было сказано, уйти во что-то, они представляют собою нечто относительно случайное, произвольное, почти безразличное. По обыкновению видят это иначе: именно в цели (надобности, призвании и т.д.) привыкли видеть движущую силу, соответственно древнейшему заблуждению, - но она есть только управляющая сила: при этом смешивают кормчего с паром. И не всегда только кормчего, управляющую силу… Разве “цель”, “надобность” не оказывается достаточно часто лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал? Что он “хочет” туда, поскольку он туда – должен? Что, разумеется, он имеет направление, но уж никак – не кормчего? – Критика понятия “цель” все еще остается необходимостью.

Отсюда следует: то, что "истинным" не является, не является тем, что может произвести правильное относительно целого намерения - воздействие. Вопрос истинности же в случае т.н. "лжи" не затрагивается вообще никак - то, что называют "ложью", есть не ложь, а своего рода "несрабатывание", недостижение желаемого, проектируемого, воображаемого, может быть фантазируемого (воображаемого на основании нехватки в желании (афинская "надежда"), тревоги (спартанский "страх") и прочего), - несоответствие события мотиву. И из этого только выводится т.н. "истинность" события, каждое составляющего которого, очевидно, толкуется "субъектами" в свою пользу, - а не в пользу целого. Благополучие же целого - и может быть только той действительно "истинной" мотивацией действий, т.к. если нет целого - то не будет ничего, в принципе (мысли). (Из чего следует, что Бог (или "Бог") есть не насильник-"Дионис-Борджиа", а учитель и "Отец" (из троицы), - учитель и жизни, и "вечного возвращения" как принципа логики, заключающего в себе всё учение "Диониса" во всей его цельности (см. FW-341, FW-285, FW-109, "Der Genesende", "Das Andere Tanzlied", "Die Sieben Siegel", "Das Nachtwander-Lied") - "Бога" не быть - не может, в принципе мышления, нежелающего не жить, - и нуждающегося в том, чтобы познавать и учиться жить.)

Это же доказывает, что словотворчество является необходимым и упускаемым элементом коммуникативности индивидов и личностей. Необходимо не только подчинение существующим формам (жизни, мышления), но и изобретение новых (Ларюэль), позволяющих зафиксировать то, что не может не быть, о чём нужно говорить (и избавиться от невозможности говорить об этом). Это же возвращает к принципу преодоления диалектического как в логике (не формальной), так и в мысле философии...

Отсюда следует, что истина - это правильная форма указания на целое. Выхватывая конкретное, указывается (неозначенным образом, неразличённым означающим и бессознательным речевым актом) целое, а указывая на целое - совершается жизнь как акт вмешательства в коррекцию общего направления потока сил. Этот поток направляется и корректируется в пользу более полезного для него направления в смысле не просто сущести и существования, а возможности быть как движущейся совокупности, не-застывания (иначе поток прекратит быть потоком, живое станет мёртвым ("живое есть особый род мёртвого", своеобразный "буддизм", но - европейский)). Инструментом же коррекции этого потока и является всё, что человечество имеет в своём распоряжении (и даже больше).

И, в заключение, очевидно, что идеальной формой такой "музыки сфер" является именно та, что содержит в себе возможность вечного возвращения, - такого, которого нельзя не хотеть ("amor fati"). Но это снова вопрос достижения "Блага", - но нового, не-платоновского, сверх-платоновского - идеальной формы способа жить...

Es ist nicht der Irrthum als Irrthum, was mir bei diesem Anblick Entsetzen macht, nicht der jahrtausendelange Mangel an „gutem Willen“, an Zucht, an Anstand, an Muth im Geistigen: es ist der Mangel an Natur, es ist die schauderhafte Thatsächlichkeit, daß die Widernatur selbst als Moral mit den höchsten Ehren geehrt worden ist und als Gesetz über der Menschheit hängen blieb… In diesem Maaße sich vergreifen, — nicht als Einzelner, nicht als Volk, sondern als Menschheit! Worauf weist das? — Daß man die untersten Instinkte des Lebens verachten lehrt, daß man in der tiefsten Nothwendigkeit zum Gedeihen des Lebens, in der Selbstsucht, das böse Princip sieht: daß man in dem typischen Ziel des Niedergangs, der Instinkt-Widersprüchlichkeit, im „Selbstlosen“ im Verlust des Schwergewichts in der „Entpersönlichung“ und „Nächstenliebe“ grundsätzlich einen höheren Werth, was sage ich! den Werth an sich sieht!
Wie? Wäre die Menschheit selber in décadence? Wäre sie es immer gewesen? Was feststeht, ist daß ihr nur décadence-Werthe als oberste Werthe gelehrt worden sind. Die Entselbstungs-Moral ist die typische Niedergangs-Moral par excellence. — Hier bliebe eine Möglichkeit offen, daß nicht die Menschheit selber in décadence sei, sondern jene ihre Lehrer!… Und in der That, das ist mein Satz: die Lehrer, die Führer der Menschheit waren décadents: daher die Umwerthung aller Werthe in’s Nihilistische („Jenseitige“…)

Was dürfte dagegen ein Immoralist von sich verlangen? Was werde ich mir mit diesem Buche zur Aufgabe stellen? — Vielleicht auch die Menschheit zu „verbessern“, nur anders, nur umgekehrt: nämlich sie von der Moral zu erlösen, von den Moralisten zumal, — ihre gefährlichste Art von Unwissenheit ihr in’s Bewußtsein, ihr in’s Gewissen zu schieben… Wiederherstellung des Menschheits-Egoismus! — —


Die große Politik.

Ich bringe den Krieg. Nicht zwischen Volk und Volk: ich habe kein Wort, um meine Verachtung für die fluchwürdige Interessen-Politik europäischer Dynastien auszudrücken, welche aus der Aufreizung zur Selbstsucht Selbst<üb>erhebung der Völker gegen einander ein Prinzip und beinahe eine Pflicht macht. Nicht zwischen Ständen. Denn wir haben keine höheren Stände, folglich auch <keine> niederen: was heute in der Gesellschaft obenauf ist, ist physiologisch verurtheilt und überdies — was der Beweis dafür ist — in seinen Instinkten so verarmt, so unsicher geworden, daß es das Gegenprincip einer höheren Art M<ensch> ohne Scrupel bekennt

Ich bringe den Krieg quer durch alle absurden Zufälle von Volk, Stand, Rasse, Beruf, Erziehung, Bildung: ein Krieg wie zwischen Aufgang und Niedergang, zwischen Willen zum Leben und Rachsucht gegen das Leben, zwischen Rechtschaffenheit und tückischer Verlogenheit… Daß alle „höheren Stände“ Partei für die Lüge nehmen, das steht ihnen nicht frei — dies müssen sie: man hat es nicht in der Hand, schlechte Instinkte vom Leibe zu halten. — Niemals mehr als in diesem Falle wird es ergeben wie wenig an dem Begriff „freier Wille“ ist: man bejaht, was man ist, man verneint, was man nicht ist… Die Zahl spricht zu Gunsten der „Christen“: die Gemeinheit der Zahl… Nachdem man zwei Jahrtausende die Menschheit mit physiologischem Widersinn behandelt hat, muß ja der Verfall die Instinkt-Widersprüchlichkeit zum Übergewicht gekommen sein. Ist es nicht, eine Erwägung, die Einem Schauder macht, daß erst ungefähr seit 20 Jahren alle nächstwichtigen Fragen, in der Ernährung, der Kleidung, der Kost, der Gesundheit, der Fortpflanzung mit Strenge, mit Ernst, mit Rechtschaffenheit behandelt werden

Erster Satz: die große Politik will die Physiologie zur Herrin über alle anderen Fragen machen; sie will eine Macht schaffen, stark genug, die Menschheit als Ganzes und Höheres zu züchten, mit schonungsloser Härte gegen das Entartende und Parasitische am Leben, — gegen das, was verdirbt, vergiftet, verleumdet, zu Grunde richtet… und in der Vernichtung des Lebens das Abzeichen einer höheren Art Seelen sieht.

Zweiter Satz: Todkrieg gegen das Laster; lasterhaft ist jede Art Widernatur. Der christliche Priester ist die lasterhafteste Art Mensch: denn er lehrt die Widernatur.

Zweiter Satz: eine Partei des Lebens schaffen, stark genug zur großen Politik: die große Politik macht die Physiologie zur Herrin über alle anderen Fragen, — sie will die M<ensch>h<eit> als Ganzes züchten, sie mißt den Rang der Rassen, der Völker, der Einzelnen nach ihrer Zukunfts-[—], nach ihrer Bürgschaft für Leben, die sie in sich trägt, — sie macht unerbittlich mit allem Entarteten und Parasitischen ein Ende.


Dritter Satz. Der Rest folgt daraus.

(Ницше, или церковь Вечного Возвращения (Диониса).)

Что возвращается, то тем самым оказывается правомерным. Всё остальное оказывается исключено. Что достойно возвращения? Вот критерий "истины".
"Истина здесь - это значит - Сократ лжёт." превращается в "Истина - в вечном возвращении того же самого", "то же самое" (мир) оказывается искуплено просто фактом своего существования. Разница? Теология.
В христианстве весь мир проклят - в ницшеанстве весь мир оказывается спасён (от Бога, доктриной вечного возвращения), что не делает обычно называемое "злым" более допустимым, чем обычно (если это впечатление возникает у человека после прочтения Ницше, что ж, - тем лучше, - тем самым этот человек обнаруживает себя "как он есть" (конечно, нет, - и то, и последнее - просто доказательство глупости читателя)). Устраняется (на интеллектуальном уровне): репрессия бытия Богом. В остальном, - нет необходимости верить в вечное возвращение как таковое - это всего лишь инструмент - и аргумент.

(Вопрос для искушённых - а какая тогда должна быть теология, если стандартная всегда доказывает свою неполноценность?)

Достаточно делать то, что необходимо для эмоций, которые как производное от чувств сообщают действительность в её искреннем, честнейшем виде (не нужно вставлять ложь интеллекта - интеллектуализация Сократа есть ошибка психиики). Всё остальнео следует из этого.

Например, ранее считалось, что будто бы для несовершения ошибки или несправедливости нужно всего лишь "знать истину". Теперь становится кристально ясным - чтобы не совершить ошибку - нужно БЫТЬ другим, в корне, в принципе, - и никак иначе. Знания не достаточно, - нужно цельное, фундаментально и качественно иное бытие (жизнь это не эксперимент по научению инопланетной силы быть человеком, например, нейросети; Платон и его идея о "припоминании" (супротив научения) оказываются более корректными в этой перспективе; Сократ оказывается в корне опровергнут). Однако разве оно может быть достижимо априорным способом? Конечно, нет.
(Вопрос остаётся в том - как это бытие формируется. Очевидно, не только за счёт истории, власти, языка или сексуации. Есть нечто третье (рефлексия? нет, рефлексия - это инструмент), и это "третье" Витгенштейн (молодой) называл 'картиной мира".)

Следовательно, этот вопрос "качественно иного бытия" не есть вопрос крови/родства/расы, не вопрос партии/дружбы, не вопрос власти (ситуационной/организованной/латентной), а вопрос "природы человека". Как совершается переход на следующую ступень? Очевидно, это и есть настоящий, истинный процесс образования (личности (Гегель)).
Очевидно, что суть вопроса уже была ухвачена Платоном - что строительные блоки личности есть объекты - есть эйдосы, - и из констелляции эйдосов следует то, как устроена личность. Но и они зависят от самого бытия, в принципе (будучи имманентными себе).

Первое, что можно относительно этого предположить - это бифуркации и диспозиции. Какой жизненный путь попался человеку? Если бы у человека случилось X, то не случился бы Y и тогда бы он пошёл другим путём и был бы другим человеком. Очевидно, череда событий диктует конечный результат - "форма изменчива, "смысл" ещё более изменчив", и каждый раз со смещением целого (новыми событиями и состоянием целого) смещается весь "смысл" сутствования человека. То направление, которое выбирает человек, - тоже не является наилучшим, и зависит не только от его вычислительных способностей и удачи, но и снова - от его конкретного бытия, в целом (какой тип он собой представляет? есть ли подходящие типы вокруг него? и так далее).

Смещая эту рефлективную смыслообразованность, переформатируется фантазм, - и только через это действие начинает смещаться нервная система в целом. Чтобы переобучить человека, - нужно изменить его бытие, - иного действия и не возможно сделать в принципе...

Следовательно, только техники, позволяющие узреть и осознать истинную природу вещей (кроме очевидных смен мест и ситуаций), могут изменить положение человека из одного - в качественно иное. Всё остальное - только тонко завуалированный обман.
А это снова возвращает к философии, - но усовершенствованной, возможно, более рефлексивной, возможно, более осторожной, медитативной, имеющей право сомневаться в истине, но всё ещё испытывающей к ней необходимое философии доверие - без которого она просто не может быть...

Готовым ответом на это является то, что развивает интуицию. Только интуиция является прямым указателем на бытийствующее-в-себе (в личности), - интеллект и логика есть способы кристаллизации, фиксации этого, - ничто иначе. Логика есть поверхность, под которой кроется другая поверхность (интуитивная), - логика и интуиция не противоречат друг другу (одно есть основание для целого (Хинтикка, "Socratic Epistemology")).

А значит, душа сущая, имущая, собирающаяся воедино из многого (посредством входа в становление и взаимодействия с бытием), - и есть та душа, становящаяся целым. Это и есть понятие Диониса (из частей, разбросанных тут и там - в целое).

Это и есть истинная, фундаментальная критика Платона и его центральной концепции - души. (Что было трансцендентным - стало сущим - и имманентным.)

Именно в этом пространственном охвате, в этой доступности противоположностям Заратустра ощущает себя наивысшей разновидностью всего сущего; и если послушать, какое он дает ей определение, то можно отказаться от поисков равного ему.
– душа с самой длинной лестницей, могущая опуститься очень низко,
– самая обширная душа, которая дальше всего может бегать, блуждать и заблуждаться в себе самой; самая необходимая, которая ради удовольствия бросается в случайность, –
– сущая душа, которая погружается в становление; имущая, которая хочет волить и желать, –
– убегающая от себя самой, широкими кругами себя догоняющая; самая мудрая душа, которую слаще всего уговаривает безумие, –
– больше всего любящая себя, в которой все вещи находят свое течение и противотечение, свой прилив
и отлив –
Но это и есть понятие самого Диониса. – Именно к нему приводит еще одно размышление. Психологическая проблема в типе Заратустры заключается в том, как это он, говорящий такое неслыханное Нет, творящий такое Нет всему, чему до сих пор говорили Да, может, несмотря на это, быть противоположностью отрицающего духа; каким образом дух, несущий самое тяжкое бремя судьбы, роковую задачу, может, несмотря на это, быть самым легким и самым потусторонним – Заратустра есть танцор, – как это он, обладающий самым жестоким, самым страшным познанием действительности, посещенный «самой бездонной мыслью », не находит, несмотря на это, никакого возражения против существования, и даже против его вечного возвращения, – а скорее, находит еще одно основание самому быть вечным утверждением всех вещей, говорить «огромное, безграничное Да и Аминь»… «Во все бездны несу я свое благословляющее Да»… Но это и есть еще раз понятие Диониса.

Заратустра дает однажды определение своей задаче – это и моя задача – с такой строгостью, что в смысле тут не ошибешься: он утверждающий, он говорит Да, доходя в этом до оправдания, до искупления даже всего минувшего.

Я брожу среди людей, как среди обломков будущего, – того будущего, что вижу я.
И в том всё мое творчество и стремление, чтобы творить и соединить воедино то, что является обломком, и загадкой, и ужасной случайностью.
Как вынес бы я быть человеком, если бы человек не был также поэтом, и отгадчиком, и избавителем от случая!
Спасти минувших, и преобразовать всякое «было» в «так хотел я» – лишь это назвал бы я избавлением.

В другом месте он со всей возможной строгостью определяет, чем может быть для него «человек» – не предметом любви или даже предметом сострадания, – даже над великим отвращением к человеку стал Заратустра господином: человек для него есть бесформенная масса, материал, безобразный камень, нуждающийся в ваятеле.

Не хотеть больше, не ценить больше и не созидать больше! ах, пусть эта великая усталость навсегда остается от меня далекой!
Даже в познании чувствуя я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моем познании, то потому, что есть в нем воля к рождению.
Прочь от бога и богов тянула меня эта воля; что осталось бы созидать, если бы боги – были здесь!
Но к человеку влечет меня снова и снова страстная воля моя к созиданию; так устремляется молот к камню.
Ах, люди, в камне дремлет для меня образ, моих образов образ! Ах, он должен дремать в самом твердом, самом безобразном камне!
Страшно свирепствует мой молот против своей тюрьмы. От камня пылью летят осколки; какое мне дело до этого?
Завершить хочу я: ибо тень подошла ко мне – из всех вещей самая тихая, самая легкая подошла однажды ко мне!
Красота сверхчеловека подошла ко мне, как тень: что мне теперь – до богов!

Напоследок выдвину еще один постулат: повод к нему дает выделенная строка. Для дионисической задачи к числу решающих предпосылок относятся твердость молота, радость, черпаемая даже в уничтожении. Императив: «станьте тверды!», самая сокровенная уверенность в том, что все созидающие тверды, есть настоящий отличительный признак дионисической натуры.

Zarathustra 3. Diese ganze Noth, im Widerwillen gegen das Leiden, kam aus dem Gefühl, daß die Kraft noch nicht zureichte — ein Instinkt der Schwäche, der zunächst am Handeln hinderte (selbst das Aussprechen des Gedankens hinderte!) — Der Wille zum Leiden ist sofort da, wenn die Macht groß genug ist.

„Die stillste Stunde“ war eine Versucherin.

NB. Die Stimmung Zarathustra’s nicht wahnsinnig-ungeduldig nach dem Übermenschen!

sie hat Ruhe, kann warten, aber alles Thun hat Sinn bekommen, als Weg und Mittel dorthin — und muß gut und vollkommen gethan werden.

Ruhe des großen Stroms!!! Weihung des Kleinsten!!! alle Unruhe, heftiges Sehnen, aller Ekel ist im Theil 3 darzustellen und zu überwinden!

(Sanftmuth, Milde des 1 und 2 Theils), usw. alles Zeichen der noch nicht ihrer selber sicheren Kraft!)

Mit der Genesung Zarathustra’s steht Cäsar da, unerbittlich, gütig — zwischen Schöpfer-sein, Güte und Weisheit ist die Kluft vernichtet. Helle, Ruhe, keine übertriebene Sehnsucht, Glück im recht angewendeten, verewigten Augenblick!

Lob der kühlen dialektischen Vernunft, als königlich = stark dem Gefühl. Das dankbare Auge. Abwehr des Ungeheuren.

Wenn die Mitmenschen nur eine Art von unseren Empfindungen sind: so ist folglich Herrschaft nur eine Art von Selbst-Beherrschung: und der Wille, Herr zu sein, ist = der höchsten Besiegung von eigener Furcht und Mitleid und Verwandlung des Anderen in unsere Funktion — also Herstellung eines Organismus.

... Вопрос, какую службу мы сослужили бы Ницше, снова вернув его к жизни, я предпочту оставить без ответа. Я думаю, он был бы благодарен нам не больше, чем тот, кто бросается в поток, чтобы покончить с жизнью, и вдруг оказывается целым и невредимым вытащен на сушу каким-нибудь тупицей-спасателем. Я видел Н. в таких состояниях, когда мне с жутковатой отчетливостью казалось, будто он симулирует безумие, будто он рад, что все так закончилось!