«Причину» и «действие» не следует овеществлять [гипостазировать], как делают натуралисты (и те, кто нынче следует их манере в области мышления) согласно с господствующей механистической бестолковостью, заставляющей причину давить и толкать, пока она не «задействует». «Причиной» и «действием» нужно пользоваться как чистыми понятиями, т. е. как общепринятыми фикциями, в целях обозначения, соглашения, а не объяснения. В «сущности вещей» (An-sich) нет никакой «причинной связи», «необходимости», «психологической несвободы»: там «действие» не следует «за причиной», там не царит никакой «закон». Это мы, только мы выдумали причины, последовательность, взаимную связь, относительность, принуждение, число, закон, свободу, основание, цель; и если мы примысливаем, примешиваем к вещам этот мир знаков как нечто «само по себе», то мы поступаем снова так, как поступали всегда, именно, мифологически. «Несвободная воля» - это мифология: в действительной жизни дело идёт только о сильной и слабой воле. - Если мыслитель во всякой «причинной связи» и «психологической необходимости» уже чувствует некоторую долю приневоливания, нужды, необходимости следствия, давления, несвободы, то это почти всегда симптом того, чего не хватает ему самому: чувствовать так - предательство: личность выдает себя...

Существует большая лестница религиозной жестокости со многими ступенями; но три из них самые важные. Некогда жертвовали своему Богу людьми, быть может, именно такими, которых больше всего любили, - сюда относится принесение в жертву первенцев, имевшее место во всех религиях древних времён, а также жертва императора Тиберия в гроте Митры на острове Капри - этот ужаснейший из всех римских анахронизмов. Затем, в моральную эпоху человечества, жертвовали Богу сильнейшими из своих инстинктов, своей «природой»; эта праздничная радость сверкает в жестоком взоре аскета, вдохновенного «противника естественного». Наконец, - чем осталось ещё жертвовать? Не должно ли было в конце концов пожертвовать всем утешительным, священным, целительным, всеми надеждами, всей верой в скрытую гармонию, в будущие блаженства и справедливость? не должно ли было в конце концов пожертвовать самим Богом и, из жестокости к себе, боготворить камень, глупость, тяжесть, судьбу, Ничто? Пожертвовать Богом за Ничто - эта парадоксальная мистерия последней жестокости сохранилась для подрастающего в настоящее время поколения: мы все уже знаем кое-что об этом.

При чтении такого труда как "Антихрист" (который, по структуре и характеру, несколько выбивается из общей картины, и быть может напоминает проповедь некой "общине") следует выделить и задаться вопросом, - каких именно божеств и священников критикует Ницше? Ведь языческие, которые "говорят Да жизни" (и Бытию [Sein]), по видимости, меньше попадают под критику, чем христианство или иудаизм... но, при этом, в записках, Nachlass, - Ницше критикует и Наполеона, и Ману. Ввиду критики жрецов/священников в первом рассмотрении "К генеалогии морали", можно обратиться к такому определению Ницше:
Священнический институт, — который с ужасающей хитростью [жуткой злобой] пытается уничтожить тех же самых мужчин — самых сильных, благородных и величественных.

Видно, что и, как в "К генеалогии морали", критика Ницше направлена на конкретное событие, определяемое как "нигилизм": формы священнической власти, направленные против "самых сильных, благородных и величественных" (в конечном счёте - против действительности (нигилизм)), а именно тех, кто может "как это делает обещающий, ручаться за себя как за будущность!"
Учитывая, что таковым "ручающимся за будущность!" является и Бог (!), в том числе (он, практически, попадает в это множество, математическое (предикат "мужчины" в данной формулировке исключен)), нетрудно сделать вывод, что результатом священнической действительности, описываемой выше, - в силу войны с (ressentiment к) "самыми сильными, благородными и величественными", - является убийство Бога, сведение его к апофатическому, меньше чем "вещи в себе". (Пример (изначально языческого) Бога ["Бога"], могущего вызвать ненависть у тех, кто ненавидит действительность: "Дионис"; см. также "ангелизм" - как отрицание действительности (Za-II, "О незапятнанном познании").)

Даже самые бледные из бледных, господа метафизики, альбиносы понятия, стали над ним господами. Метафизики опутывали его своей пряжей до тех пор, пока он сам, загипнотизированный их движениями, не сделался пауком, сам не сделался метафизикусом. Теперь он уже прял мир из самого себя - sub specie Spinozae - теперь он сам преображался, всё утончаясь и бледнея; он стал “идеалом”, стал “чистым духом”, стал “absolutum”, стал “вещью в себе”... Падение божества: Бог стал “вещью в себе”...

И тогда, "Анти-Христ", - это критика теологии, как критика, ведущая к развитию Жизни, Бытия [Sein], и оформлению его в промежуточные властные структуры и принципы, сохраняемые и формируемые на каких-то отрезках желания Бытия (пример Ницше: "законы Ману" и (имморалистическое) поведение тех, кто их формулирует) в человеческой действительности. Проблема Ницше - единобожие, как мир ("die Welt" "ткётся", без "der Gott" - не существует; следовательно: "боль Бога" (Za-IV, Das Nachtwander-Lied)), как необходимое отрицание другого мира (например, мира ислама, "мавритании") в силу несводимостей Бытия (например, сугубо физических, или геометрических (учитывая, что в математике онтология - анти-реалистическая)). (Единый "Бог", если и конципируем, - то не на данном этапе развития, а чтобы быть везде одинаковым, - должны быть одинаковыми действительности, но этого попросту не может быть.)

Мораль: священник не лжёт, - в тех вещах, о которых говорят священники, нет вопросов об “истинном и ложном”, эти вещи совсем не позволяют лгать. Ибо, чтобы лгать, нужно быть в состоянии решать, что здесь истинно. Но этого как раз человек не может; священник здесь только рупор Бога. Такой жреческий силлогизм не является только еврейским или христианским: право на ложь и на благоразумие “откровения” принадлежит жрецу в его типе, будь то жрецы decadence или жрецы язычества. (Язычники - это все те из относящихся к жизни положительно, для которых Бог служит выражением великого Да по отношению ко всем вещам.) - “Закон”, “воля Божья”, “священная книга”, “боговдохновение” - всё это только слова для обозначения условий, при которых жрец идёт к власти, которыми он поддерживает свою власть - эти понятия лежат в основании всех жреческих организаций, всех жреческих и жреческо-философских проявлений господства. “Святая ложь” обща Конфуцию, книге законов Ману, Магомету, христианской церкви; в ней нет недостатка и у Платона. “Истина здесь” - эти слова, где бы они ни слышались, означают: жрец лжёт.

["Критика института священничества как института, чурающего и хорошего (а не просто "доброго") Бога, и действительности."]

Наконец, всё зависит от цели, ради которой ложь произносится. То, что христианству не хватает «святых» целей, является моим возражением против его средств. Только плохие цели: отравление, клевета, отрицание Жизни, презрение к телу, деградация и самоуничижение человека через понятие греха - следовательно, его средства также плохи.

[Можно в некоторой степени сказать, в порядке шутки и не совсем (для людей верующих и религиозных), что, как бы, через Ницше, - Бог ведёт войну с теми, кто пытается его "убить"...]

Отсюда, сжимая аргумент в деятельность чисто мыслительную: логика христианства, критикуемая Ницше, обладает недостатками "циклических зависимостей", которые отрицают саму божественную действительность, la réalité, - а вместе с тем и действительность человеческую, что и есть нигилизм. Будучи вложенными в фундаментальные ценности, такие ценности приводят к вырождению человеческого типа, и в конечном счёте - его уничтожению.
Нужно быть достаточно терпеливым (и "варить мысли"), чтобы услышать в фразе
Die Schwachen und Missrathnen sollen zu Grunde gehn: erster Satz unsrer Menschenliebe. Und man soll ihnen noch dazu helfen.
не призыв к радикальному насилию, а, во-первых, к войне на уровне мысли (полемике; "духа", Geist), во-вторых, фиксацию факта, что "Schwachen und Missrathnen" рано или поздно исчезнут насовсем, - фиксацию неизбежности, необходимости, вложенную в их Самости (и это не противоречит логике суждения). Следовательно, - именно к этому и нужно (человечество) не привести, это и подлежит "избеганию" (в смысле, например, free energy principle Фристона, как избегания сюрприза, неожиданности (в данном случае, - смертельной, т.е. "конца философии" (и человека, der Mensch))).
Отсюда следует вся остальная полемика Ницше, представленная в труде "Анти-Христ". Как таковой, весь этот труд есть демонстрация процесса "переоценки всех ценностей", - деконструкции и аналитической мысли, показывающего, какие элементы мысли в "ценности" (или: die Beobachtung, или: die Orientierung) не стоит вкладывать, а какие необходимо приобрести в ходе развития мысли о "ценностях" ("переоценки").
Так же, как "Странник и его Тень", этот труд, наполовину Bildungsroman, есть в том числе перформативное обучение технике мысли "переоценки всех ценностей", ведущей к утверждению Бытия [Sein], Жизни (следствием которого и есть "самосохранение", т.е. сохранение Самости). И как элемент обучения мысли "переоценки всех ценностей", "Анти-Христ" служит для устранения негативных, "сократических", нигилистических ценностей (при том, что ценности антисемитов уже были отринуты в ходе третьего рассмотрения "К генеалогии морали"; "у меня нет слов, чтобы выразить свое презрение к проклятой политике интересов европейских династий, которая делает подстрекательство к эгоистическому самовосхвалению народов друг против друга принципом и почти обязанностью"; "То, что происходит в данный момент, слишком отвратительно, чтобы я мог даже оставаться сторонним наблюдателем. Я не знаю ничего более противоречащего возвышенному духу моей задачи, чем это проклятое подстрекательство к этническому и расовому эгоизму, которое теперь претендует на <название> «большая политика»"), оставляя, на фундаментальном уровне Бытия-как-мысли, - только не-нигилистические, ценности...

Проблема, следовательно, обнаруживается не в "фашизации" (чем бы она ни была), а в устранении того, что ведёт к разрушению Само (Бытия, Жизни) в типе "человек" (der Mensch; "фашизация" - это просто эпитет (разве требования логики - это не "фашизм"?)). Покуда христианство служит этим целям (а оно, достаточно долго и до сих пор, способствует этому: "Аскетический идеал и есть одно такое средство: дело, стало быть, обстоит как раз обратно тому, что мнят на сей счет поклонники этого идеала, - жизнь борется в нем и через него со смертью и против смерти; аскетический идеал есть маневр с целью сохранения жизни."), оно остаётся необходимым, но с целью дальнейшего развития его необходимо "устранить".
Следовательно, "Закон против христианства" - это анти-христианская трансгрессия (согласно логике мысли), направленная на устранение христианских ценностей. Не людей должно устранять "анти-христианину" (и не быть "сатанистом", держа в уме все уроки христианского "клира"), а условия восстановления/возвращения христианских ценностей, ведущих к возвращению явления "нигилизм" (к "порче", вырождению). В этой, и только в этой мере этот "закон" является суждением, способствующим развитию одновременно христианских (будучи "противником") и внехристианских - ценностей... [в конечном счёте - "сверх-христианских"]

Одухотворение чувственности называется любовью: оно является великой победой над христианством. Другая победа – это наше одухотворение вражды. Оно состоит в глубоком понимании ценности иметь врагов: словом, в том, что поступаешь и умозаключаешь обратно тому, как поступали и умозаключали некогда. Церковь хотела во все времена уничтожения своих врагов – мы же, мы, имморалисты и антихристиане, видим нашу выгоду в том, чтобы церковь продолжала существовать... Также и в области политики вражда стала теперь одухотвореннее – гораздо благоразумнее, гораздо рассудительнее, гораздо снисходительнее. Почти каждая партия видит интерес своего самосохранения в том, чтобы враждебная партия не обессилела; то же самое можно сказать и о большой политике. В особенности новые образования, к примеру, новая империя, более нуждаются во врагах, нежели в друзьях: только в контрасте чувствуют они себя необходимыми, только в контрасте становятся они необходимыми... Не иначе относимся мы и к «внутреннему врагу»: и тут мы одухотворили вражду, и тут постигли её ценность. Являешься плодовитым лишь в силу того, что богат контрастами; остаёшься молодым лишь при условии, что душа не обмякает, не жаждет мира... Ничто не стало нам более чуждым, чем эта прежняя желанность, желанность «мира в душе», христианская желанность; ничто не возбуждает в нас менее зависти, чем моральная жвачка и жирное счастье чистой совести. Отказываясь от войны, отказываешься от великой жизни...

[На этом можно подвести черту этому "суждению о Жизни" ("окончательное суждение о жизни не может быть установлено").]

— — — Eins ist nothwendiger als das Andre. — — —

[Конец.]

[P.S.
"die Guten" - "добрые": Сами себя они не называют слабыми, они называют себя “добрыми”... (В рамках философии "Антихриста", и "Заратустры", - нет абсолютного добра и зла, но и не-абсолютное добро и зло, - есть сугубо временная ситуация, - оно изменимо, не постоянно и сугубо временно - "that is", не тезис "нет добра и нет зла, совсем" имеет место, а тезис "это добро - временно, и это зло - временно" (и может быть даже географически, биологически, физически, математичски и т.п. согласно условиям ситуативным), следовательно, чтобы выполнить максиму "Чего требует философ от себя прежде всего и в конце концов? Победить в себе своё время, стать «безвременным»." - необходимо выявить то, что вечно возвращается и есть устойчивое относительно и пространства, и времени ("6000 футов по ту сторону человека и времени"), и это, по результату работы Ницше, - означающее и то, на что оно указывает, - "Macht" (machen), - "Der Wille zur Macht", - оказывающееся в любой ситуации устойчивым ориентиром, являющимся внутренним для всех отношений и понятий вроде "добра", "зла", человека" ("пространства", "тело философствует") и "времени" (следовательно, оно служит основанием-ориентиром (чем-то предварительным, не имеющим власти над жизнью, - наоборот, это жизнь властвует над содержанием понятия), а не моралью, - суждением о том, что "хорошо" и "плохо" ("зло" есть понятие с эмоциональной предпосылкой)). Другими словами, в содержании этого понятия нет мистического значения, постольку, поскольку оно означает собой действие (нет действий, действительности, - нет и мысли, и жизни; Macht есть предпосылка всякого сознания и субъективности, "субъекта действия" (агента)).)
"die höheren" - "высшие люди" (пример: Za-IV, "гости" "Заратустры"): «Сострадание! Сострадание к высшему человеку [höheren Menschen]!» — вскричал он, и его лицо стало как медь [Erz]. — Ну что ж! Это — было его время [Zeit]!
"Schwäche" - см. "die Guten"

В конечном счёте Ницше не устраняет понятия "добра" и "зла", но философским суждением выходит ("трансгрессирует") за пределы веры в слова. Не слова, язык и понятия для Ницше предписывают действительность, а действительность, - слова. Отсюда следует, что "доктрина" афоризма 2 "Анти-Христа" есть формулировка неустранимого закона селекции сил, - то, что в нём описывается, является внутренним относительно любых систем, вроде систем Платона, стоицизма или христианства. Любая система всегда ищет "слабых" и "неудавшихся" и всегда их пытается устранить, но Ницше выводит за пределы этой закономерности и показывает, на основании чего системы (например, божества, "боги", - морали и религии) производят действительность (die Welt), - на основании власти (они не могут (Macht) иначе, - по определению). Из этого следует, что накопление и высвобождение власти (der Wille zur Macht) является движущей силой для существования любой формы Бытия (Sein), будь то живое или неживое (пример: "https://www.pnas.org/doi/10.1073/pnas.2310223120"), и decadence есть упадок (обратное накоплению) удерживающих в действительности сил (вплоть до развоплощения), способности быть в действительности (следовательно, воздействовать на мир).
В этом состоит фундаментальная философская проблема, - чтобы мыслить, "to make a thought", должна быть Macht. Иначе никакого мышления не будет. То же самое - и по отношению и к Жизни, и к Бытию, и к понятиям "добра", "зла" и "высшего человека", - если "Жизнь" и "Бытие" указывают на сущности вне-временного принципа (хоть и воспринимаемые внутри времени, а не вне его, не в трансценденции), то "добро", "зло" и "высшие люди", как понятия и идеалы, имеющие содержательные смыслы, - меняются с каждой эпохой. Вопрос следующий из этого: каким должно конципировать человека (der Mensch), чтобы он был устойчив к этим изменениям и не подвергся исчезновению, упадку, порче, нигилизму? Ответ на это (вкупе с неотрицанием того, что происходит в природе, истории и действительности (например, преследование инакомыслящих, "слабых и неудавшихся", церквью)) и содержит второй афоризм книги "Анти-христ" (Талеб попытался дать название этому явлению, хоть и не весьма успешно, используя понятие "antifragility").

К кольцу колец [Ring der Ringe].
К той силе [Kraft], которая меняется и всё же остаётся той же, принадлежит внутренняя сторона, некая сущность Протея-Диониса, что маскируется и наслаждается своей трансформацией. Понимание «личности» ["Person"] как обмана: на самом деле наследственность — главный аргумент, поскольку несчётное количество формирующих сил из гораздо более ранних времён сохраняет своё постоянство. На самом деле они сражаются внутри неё и управляются, сдерживаются — через эти личности проходит воля к власти [Wille zur Macht], она требует сужения перспективы, «эгоизма» как временного условия существования; она смотрит с каждой ступени на более высокую. Сужение действующего принципа до «личности», до индивидуума.

Выше этого, принципа власти, могущества, силы, - больше нечего предложить, так как это и есть структурирующий Бытие [Sein] принцип, - всё, что утверждает иначе, есть отрицание не просто этого (словесного утверждения), а самого Бытия и действительности. Или, попросту говоря, - wishful thinking.]

>>1023
[Ошибка философов. — Все философы имеют общую ошибку, заключающуюся в том, что они исходят от современного человека и считают, что могут прийти к истине через его анализ. Неосознанно им кажется, что «человек» — это некая вечная истина, неизменная в буре времен, некое надежное мерило всего. Однако все, что философ говорит о человеке, в действительности является свидетельством лишь о человеке определенной ограниченной эпохи. Отсутствие исторического чувства — это порок всех философов; некоторые из них даже принимают самую последнюю форму человека, такую, как она возникла под воздействием определенных религий или политических событий, за нечто неизменное, от чего нужно исходить. Они не хотят понять, что человек стал тем, чем он является, и что познавательные способности также изменялись со временем. Некоторые из них даже пытаются выстроить целый мир из этих познавательных способностей. Но все существенные этапы человеческого развития произошли в древние времена, задолго до тех четырех тысяч лет, которые мы приблизительно знаем; в эти времена человек не изменился существенно. Но философ видит «инстинкты» у современного человека и предполагает, что они принадлежат к неизменным фактам человеческой природы, которые, в свою очередь, могут дать ключ к пониманию мира вообще. Вся телеология строится на том, что от человека последних четырех тысяч лет говорят как об этом вечном, к которому должны стремиться все вещи во вселенной с самого начала своего существования. Однако все стало таким, каким мы его знаем; нет вечных фактов, так же как нет абсолютных истин. Следовательно, теперь необходимо историческое философствование и с ним добродетель умеренности.

Более того, в современных условиях явно видно, что никаких "слабых" и "неудавшихся" нет. Ведь это бы противоречило тезису "если Бог может всё, то это значит что и в действительности возможно всё". Отсюда, "фашистское" или "радикалистское" чтение Ницше есть результат платоновской муштры к эссенциализму, - это результат эссенциалистского чтения, которое не умеет мыслить как софисты (например, Горгий), и не представлять некие неизменные "сущности" (эссенции) при прочтении текста. Тезисы Ницше есть мысль, следующая логике, включающей модус времени (идею становления; это наследие влияния Гегеля), они есть означающие, содержание которых меняется в зависимости от условий их воздействий на мир (ситуационно-контекстуальное чтение, зависящее от конкретного промежутка времени, "epoche"). Даже содержание понятия "Macht" не есть вечно-неизменный факт-в-себе ("названная ситуация [факт] должна быть истолкована: сама по себе она маячит перед глазами, глупая [глупый] до скончания времен [в Вечности [Ewigkeit]], как всякая 'вещь в себе'"; "вещь в себе", как и "факт в себе", - нам недоступны), а означающее, указывающее на конкретную ситуацию (становления, действия, высвобождения Macht), то есть это - также интерпретация (высвобождение Macht), сам вечный "факт-в-себе" по его существу человечеству просто недоступен (он доступен только "Богу", и никому более). (Можно только указывать на возвращение конкретной ситуации, факта, действительности, но мы не в силах преодолеть границу трансцендентного в действии.)
Понимая, что нервная система и тело свободно изменимы [как "вивисекция" организма], и что всякого "сильного" можно сделать "слабым" (не благодаря языковой игре или манипуляции психикой, а в смысле нейробиологическом, - например, изменить всю нервную систему и биомеханическую), - можно показать, что "устранение слабых" это, прежде всего, выведение человека из морального представления (сугубо временного, может быть даже сиюминутного) о мире ("Сумерки идолов"). Будучи ориентированным в понятиях "власти" и "силы", человек, тем не менее, вовсе не предполагается тем, кто должен отказаться от этого морального представления о мире, - оно есть коммуникационный инструмент (тезис Маргрейва что Ницше устраняет "теистическое" оказывается некорректным, сугубо "христианским" прочтением, попросту, - "фашизацией"; пример фигуры (как образа, как аргумента, не как исторического мнения): Борджиа-папа христианского католицизма, христианизирующийся имморалист). Но он [человек] получает возможность действия, ведущего к продолжению Жизни (например, развитию науки, устраняющей такие беды, как чума, которая необходимым образом вполне может разрушить любой "христианизм"), - только потому, что предыдущие моральные системы (framework и conceptual scheme) не позволяли образа мысли, ведущего к вечному возвращению (или попросту, - к продолжению жизни (своей, или потомков, или рода, - в конечном счёте, Жизни "вообще") в случае непредвиденной ситуации, вредной для моральной системы, которая не имеет способов борьбы с этим "сюрпризом").
Нет, в платоновском ["фашистском"] понимании и смысле, "слабых", нет и "сильных", - есть только диспозиции в смысле (Sinn). Имморализм, следовательно, есть умение "менять перспективы" ("делать слабую речь сильной", "хорошее и плохое это одно и то же"), и не быть привязанным к диспозиции, не подвергать себя насилию смысла, - тем самым, - сохранять Жизнь.

Именно в дионисийских мистериях, в психологии дионисийского состояния выражается основная сущность греческого инстинкта — его «воля к жизни». Что обещали себе греки через эти мистерии? Вечную жизнь, вечное возвращение жизни; будущее, освященное в прошлом; триумфальное «Да» жизни, которое восходит над смертью и изменениями; настоящая жизнь как общее продолжение жизни через зачатие, через мистерии половой жизни. Для греков половое символическое изображение было священным символом, глубочайшим смыслом всей античной религиозности. Всё, что связано с актом зачатия, беременностью, родами, пробуждало самые высокие и торжественные чувства. В учении мистерий боль освещена как священная: «Боли роженицы» освещают боль вообще — всякое становление и рост, всё, что связывает будущее, связано с болью… Чтобы была вечная радость творения, чтобы воля к жизни могла бесконечно утверждать себя, должна быть и вечная «боль роженицы»… Всё это означает слово "Дионис": я не знаю более высокого символизма, чем этот греческий символизм, символизм Диониса. В нем заключается глубочайший инстинкт жизни, который в религиозном восприятии направлен в будущее жизни, в вечность жизни — путь к жизни, зачатие, как священный путь… Только христианство, со своим отвращением к жизни в своей основе, сделало из половой жизни нечто нечистое: оно [обвинило] забросало грязью начало, основу [предпосылку] нашего существования…»

В конечном счёте, проблема остаётся "вечной" и неустранимой для всякой действительности: "закон селекции" есть то, что "предписывает" сама Жизнь. Нет никакой возможности ускользнуть от этой составляющей действительности, - можно её только предупредить. И для этого нужно устранить условия возникновения, как "слабых", так и "неудавшейся" действительности, - а именно той, которая страдает от своих действий. Это не достигается физическим насилием, геноцидом и прочим радикализмом (эти действия не устраняют условия возникновения нигилистически ориентированных сил; все эти действия, - просто глупость, фашизм, аморальный морализм, а не имморализм). Это есть следствие развития действительной силы, возможности устранять "слабую" и "неудавшуюся" действительность на фундаментальном уровне, в основании концепции "человек", как онтологический радикализм "вечного возвращения того же самого", - устранения, прежде всего, сознания себя типически "слабой" и "неудавшейся" действительностью.

Всё остальное, - следует из этого.]

Нет Бога.
Нет отсутствия Бога.
Нет присутствия Ума ["Нус"], или Разума (подобно "демону" (меньшему богу) Сократа (возможно, просто вымышленный им, или образование "фантазматическое")).
Нет, в конце концов, и отрицания, как операции суждения, как "срабатывания".
Есть словесные конструкции, и видимость Целого.
Исходя из этого: 1) предпосылка разума есть отсутствие Блага. [Иным образом его ("естественный свет" Декарта, что как формула, - есть просто философский "опиум") нельзя "заполучить". Для обнаружения разумных причин, следствий и предпосылок необходима "тьма" (а именно "venturing" в области неизвестного. незнакомого, непознанного - по определению).]
2) для роста власти необходимо обнаружение "отсутствия Блага" (ошибок, "не работающего" (прагматизм), "ужаса" и прочих вариаций не-божественности).
3) Благо не есть естественная либо философская цель, так как познание взаимозависимо от незнания. [Благо есть byproduct познания, так же как "самосохранение" (Spinoza) есть byproduct "der Wille zur Macht".]
4) Методологически - нет никакой абсолютно никакого различия между познанием и откровением (нет разницы между "естественным" и "божественным", вне зависимости от "перспективы").
5) Жизнь есть то, что получает развития из неудачи. Удача есть лишь отсутствие негативного "подкрепления" (control theory), и не более этого ("синдром выжившего").

Следуя этим соображениям, более близкая к реальности картина познающего описывается этим:
"Моё страдание и мое сострадание — что в этом важного [was liegt daran]! Стремлюсь ли я к счастью [Glücke]? Я стремлюсь к своему делу [Werke]!"
...лишь такой, как я, бывает достаточно силен, чтобы самое загадочное, самое опасное обращать себе на пользу и через то становиться еще сильнее...
— Он находит средства от болезней, использует несчастья себе на пользу; что его не убивает, делает его сильнее.
— Он не верит ни в «несчастья», ни в «вину»: он справляется с собой, с другими, он умеет забывать, — он достаточно силен, чтобы всё должно быть ему на пользу.
Познающий, стремящийся к Благу и уклоняющийся/избегающий негативного опыта, - есть форма жизни, которая "не может обещать", - так как она не вырабатывает навыка [поведения] справляться с негативным опытом ["эмпирией"]. Следствие этого - смерть, без "права" на "возвращение" ("продолжение рода", к примеру; само поведение обозначается как "нигилизм").

[Парадоксальная, но оправданная позиция (пример: опыты Эдисона): негативное есть позитивное, если оно (как опыт, как данные) использовано в правильное время; позитивное есть лишь отсутствия негативного тезиса, - то есть оно вторично, а не первично, по отношению к нему.]

>>1025
Отсюда, также: "слабость" как неспособность познавать (вместо этого: "стазис", "монотонотеизм", "добродетельность"), "неудавшийся" ("высший человек") как необходимость, как обещание "радости"/"Lust" ("„Weh spricht: Vergeh! Doch alle Lust will Ewigkeit ,— will tiefe, tiefe Ewigkeit!"), из которого ещё следует извлечь "пользу" (то есть провести "избавление" (познание)). "Неудавшийся" ("тьма") - вообще, как условие познания (когда "слабый", но не "неудавшийся" ("свет"), - есть лишь препятствие к познанию (либо нет)).

[— — —]

Опасности для развития философа сегодня действительно так многочисленны, что хочется усомниться, можно ли вообще ожидать, что этот плод еще созреет. Объем и башня наук разрослись до невероятных размеров, и с этим возросла вероятность того, что философ, будучи еще учеником, устанет или где-то застрянет и «специализируется», так что он больше не сможет подняться на свою высоту, то есть обрести широкий взгляд, возвышенный и всеобъемлющий. Или он поднимется слишком поздно, когда его лучшие годы и силы уже прошли; или будет поврежден, груб, извращен, так что его взгляд, его общий взгляд на вещи уже ничего не будет значить. Именно тонкость его интеллектуальной совести может заставить его сомневаться и откладывать, он боится соблазна стать дилетантом, многогранным, вроде тысяченогого жука или многощупальцевого существа, он слишком хорошо понимает, что тот, кто потерял уважение к себе, как познающий, уже не может командовать, не может вести: он должен стать великим актером, философом-Калиостро, искусителем, или, как говорят, «философом-гипнотизером» ["дудочником"; см. также Rattenfänger]. В конце концов, это вопрос вкуса, если только это не вопрос совести. К трудности философа добавляется еще и то, что он требует от себя суждения, «Да» или «Нет», не о науках, а о жизни и ценности жизни — что он с трудом верит, что имеет право или даже обязанность выносить это суждение, и часто, медленно, с сомнением, затихая, должен искать путь к этому праву и этому верованию. На самом деле, толпа долго путала и недооценивала философа, будь то с ученым человеком и идеальным ученым, или с религиозно возвышенным, «немирским», «бесстрастным» энтузиастом, пьяным Богом [Trunkenbold Gottes]; и если сегодня кто-то хвалит кого-то за то, что он «мудро» живет или «как философ», это почти не означает ничего больше, чем «умно и вдали». Мудрость: для толпы это кажется чем-то вроде бегства, способом и искусством хорошо выйти из плохой игры; но настоящий философ — как нам кажется, друзья? — живет «нефилософски» и «немудро», прежде всего неразумно, и ощущает тяжесть и обязанность сто крат попытаться и подвергнуться искушениям жизни: он постоянно рискует, он играет в дурную игру [das schlimme Spiel].....

[— — —]

Не должно быть того [Sein], что не может — не быть...

[Ende von "Der Gott".]